Посвящается
Э. К. Метнеру
1
Старинный друг, к тебе я
возвращался,
весь поседев от вековых скитаний.
Ты шел ко мне. В твоей простертой
длани
пунцовый свет испуганно качался.
Ты говорил: «А если гном
могильный
из мрака лет нас разлучить
вернется?»
А я в ответ: «Суровый и
бессильный,
уснул на веки. Больше не
проснется»…
К тебе я вновь вернулся после
битвы.
Ты нежно снял с меня мой шлем
двурогий.
Ты пел слова божественной
молитвы.
Ты вел меня торжественно в
чертоги.
Надев одежды пышно-золотые,
мы, старики, от счастья цепенели.
Вперив друг в друга очи голубые,
у очага за чашами сидели.
Холодный ветер раздувал мятежно
пунцовый жар и шелковое пламя.
Спокойно грелись… Затрепался
нежно
одежды край, как золотое знамя.
Вдруг видим – лошади в уборе
жалком
к чертогу тащат два железных
гроба.
Воскресший гном кричит за
катафалком:
«Уйдете вы в свои могилы оба»…
В очах сверкнул огонь смертельной
муки.
Коротко было расставанье наше.
Мы осушили праздничные чаши.
Мы побрели в гроба, сложивши
руки.
2
Янтарный луч озолотил пещеры…
Я узнаю тебя, мой друг старинный!
Пусть между нами ряд столетий
длинный,
в моей душе так много детской
веры.
Из тьмы идешь, смеясь: «Опять
свобода,
опять весна, и та же радость снится»…
Суровый гном, весь в огненном, у
входа
в бессильной злобе на тебя
косится.
Вот мы стоим, друг другу
улыбаясь…
Мы смущены все тем же тихим
зовом.
С тревожным визгом ласточки,
купаясь,
в эфире тонут бледно-бирюзовом.
О, этот крик из бездн, всегда родимый.
О друг, молчи, не говори со
мною!..
Я вспомнил вновь завет
ненарушимый,
волной омыт воздушно-голубою…
Вскочил, ногой стуча о крышку
гроба,
кровавый карлик с мертвенным
лицом:
«Все улетит. Все пронесется сном…
Вернетесь вы в свои могилы оба!»
И я очнулся… Старые мечтанья!..
Бесцелен сон о пробужденье новом.
Бесцельно жду какого-то свиданья.
Касатки тонут в небе бирюзовом.
3
Над гробом стоя, тосковал
бездонно.
Пещера той же пастью мне зияла.
К провальной бездне мчащийся
исконно,
поток столетий Вечность
прогоняла.
Могильный гном, согнувшийся у
входа,
оцепенев, дремал в смертельной
скуке.
«О где ты, где, старинная
свобода!»
Я зарыдал, крича, ломая руки,
порывом диким,
трепетно-бескрылым,
с тупым отчаяньем безвинной
жертвы.
И пронеслось шептаньем грустно-милым:
«Пройдут века, и ты восстанешь,
мертвый…
В гробах сквозь сон услышите вы
оба
сигнальный рог, в лазури
прогремевший.
Старинный друг придет к тебе из
гроба,
подняв на солнце лик
запламеневший».
Текла лазурь. Поток столетий
шаткий
в провалах темных Вечность
прогоняла.
Дремавший гном уткнулся в
покрывало.
Рвались по ветру огненные
складки.
И я молчал, так радостно задетый
крылами черных, шелковых касаток.
Горели славой меркнущие светы.
Горел щита червонного остаток.
4
Старела Вечность. Исполнялись
сроки.
И тихо русла смерти иссякали.
Лазурные, бессмертные потоки
железные гробницы омывали.
Воздушность мчалась тканью
вечно-пьяной.
Иисус Христос безвременной свечою
стоял один в своей одежде
льняной,
обвитый золотистою парчою.
Число столетий в безднах роковое
бесследным вихрем в Вечность
пролетело.
Его лицо янтарно-восковое
в лазурно-ясном счастье цепенело.
Две ласточки с любовным
трепетаньем
уселися к Спасителю на плечи.
И он сказал: «Летите с щебетаньем
в страну гробов – весенние
предтечи»…
На тверди распластался, плача
слезно,
пятном кровавым гном
затрепетавший.
Христу вручил он смерти ключ
железный,
услышав рог, в лазури
прозвучавший.
5
Лежал в гробу, одетый в саван
белый.
Гроб распахнулся. Завизжала
скоба.
Мне улыбался грустно-онемелый,
старинный друг, склонившийся у
гроба.
Друг другу мы блаженно руки жали.
Мой друг молчал, бессмертьем
осиянный.
Две лacтoчки нам в уши завизжали
и унеслись в эфир благоуханный.
Перекрестясь, отправились мы оба
сквозь этот мир на праздник
воскресенья.
И восставали мертвые из гроба.
И раздавалось радостное пенье.
Сияло небо золотой парчою.
Воздушность мчалась тканью
вечно-пьяной.
Иисус Христос безвременной свечою
стоял вдали в одежде
снежно-льняной.
1903