Повернувшись
спиной к обманувшей надежде
И
беспомощно свесив усталый язык,
Не
раздевшись, он спит в европейской одежде
И
храпит, как больной паровик.
Истомила
Идея бесплодьем интрижек,
По
углам паутина ленивой тоски,
На
полу вороха неразрезанных книжек
И
разбитых скрижалей куски.
За
окном непогода лютеет и злится...
Стены
прочны, и мягок пружинный диван.
Под
осеннюю бурю так сладостно спится
Всем,
кто бледной усталостью пьян.
Дорогой
мой, шепни мне сквозь сон по секрету,
Отчего
ты так страшно и тупо устал?
За
несбыточным счастьем гонялся по свету,
Или,
может быть, землю пахал?
Дрогнул
рот, разомкнулись тяжелые вежды,
Монотонные
звуки уныло текут:
«Брат!
Одну за другой хоронил я надежды,
Брат!
От этого больше всего устают.
Были
яркие речи и смелые жесты
И
неполных желаний шальной хоровод.
Я
жених непришедшей прекрасной невесты,
Я
больной, утомленный урод».
Смолк.
А буря все громче стучалась в окошко,
Билась
мысль, разгораясь и снова таясь.
И
сказал я, краснея, тоскуя и злясь:
«Брат!
Подвинься немножко».
1908