Я давно уж
замечаю:
Если утром в час
румяный
Вы в прохладной
тихой кухне
Кротко чистите
картошку
И сочувственно
следите,
Как пружинистой
спиралью
Вниз сползает
шелуха, –
В этот час вас
посещают
Удивительные
мысли...
Ритм ножа ли их
приносит, –
Легкий ритм
круговращенья, –
Иль движения
Жильберты,
Добродетельной
бретонки,
Трущей стекла
круглым жестом
Над карнизом
визави?
Мой приятель,
Федор Галкин,
У стола,
склонясь над чашкой,
В кофе бублик
свой макает
И прозрачными
глазами,
Словно ангел бородатый,
Смотрит томно на
плиту...
Если б он
поменьше чавкал,
Если б он
поменьше хлюпал,
Как насос вбирая
кофе, –
Он бы был милей
мне вдвое...
Потому что эти
звуки,
Обливая желчью
сердце,
Оскверняют
тишину.
– Федор! –
вдумчиво сказал я,
Чистя крепкую
картошку:
– Днем и ночью
размышляя
Над разрухой
мировою,
Я пришел к одной
идее,
Удивительно
уютной,
Удивительно
простой...
Если б, друг, из
разных наций
Отобрать бы всех
нас зрячих,
Добрых, честных,
симпатичных
И сговорчивых
людей, –
И отдать нам во
владенье
Нежилой хороший
остров, –
Ах, какое
государство
Взгромоздили бы
мы там!
Как хрусталь оно
б сияло
Над пустыней
мировою...
Остальные –
гвоздь им в душу! –
Остальные – нож
им в сердце! –
Пусть их воют,
как шакалы,
Пусть запутывают
петли,
Пусть грызутся,
– но без нас.
Федор Галкин
выпил кофе,
Облизал усы и
губы
И ответил мне,
сердито
Барабаня по
столу:
«Я с тобою не
поеду.
В детстве я
проделал опыт –
В детстве все мы
идиоты –
Сотни две
коровок божьих
Запихал с
научной целью
Я в коробку
из-под гильз,
В крышке дырки
понатыкал,
Чтобы шел к ним
свет и воздух,
Каждый день
бросал им крошки,
Кашу манную и
свеклу, –
Но в неделю все
подохли...
От отсутствия ль
контрастов,
От сужения ль
масштабов,
От избытка ль
чувств высоких
Или просто от
хандры?
Не поеду!» –
Федор Галкин
Раздраженно
скомкал шляпу
И, со мной не
попрощавшись,
Хлопнул дверью и
ушел.
1932