Нине Павловне Кошиц
Нет песен в
городе! Нет благодатных звуков:
Ни пенья птиц,
ни шелеста кустов.
Нестройный гам
гудков, сирен и стуков,
И под колесами
зловещий гул мостов.
Здесь не гремит
густой орган прибоя,
Здесь нет цикад
– беспечных скрипачей,
И только ветер,
жалуясь и воя,
Летит вдоль
вывесок во тьме слепых ночей.
Трамвайный лязг
прорежет миг раздумья.
Смолкает в
сердце робкая свирель...
На площади в
копеечном бездумье
Под визг
шарманки вьется карусель.
На перекрестке
средь кружка немого
Исходит воплем
продавец шнурков,
Да на реке, как
мутный бред больного,
С буксиров
вьется ржавый хрип гудков.
И лишь под аркою
за будочным скелетом
Слепой солдат с
собакой визави
Поет
простуженным, надорванным фальцетом
О девушке, о
счастье, о любви...
Но в том же
городе над улицами где-то
Сверкает зал,
притихла зыбь голов...
И вспыхнул звук,
– он словно луч рассвета,
Возносит песнь
на крыльях горьких слов.
Плывет мелодия,
хрустальная услада.
О старомодная,
бессмертная мечта!
Железная уходит
ввысь ограда,
Синеют дали.
Боль и красота.
В глазах банкира
– грезы гимназиста,
Седой военный
лоб закрыл рукой,
Худой конторщик
с головою Листа
К колонне
прислоняется щекой.
Пусть композитор
спит давно в могиле, –
Из черных нот,
прерывистых значков,
Воскресла вновь
в непобедимой силе
Волна любви и
лучезарных снов...
Дробятся в
люстре светлой песни брызги,
Колышется
оранжевая мгла...
……………………………………………..
И вновь на
улице. Гудки – сирены – визги,
Но над пальто –
два радужных крыла...
1927
Париж