Ушел
я раннею весной.
В
руках протрепетали свечи.
Покров
линючей пеленой
Обвил
мне сгорбленные плечи,
И
стан – оборванный платок.
В
надорванной груди – ни вздоха.
Вот
приложил к челу пучок
Колючего
чертополоха;
На
леденистое стекло,
Ногою
наступил и замер…
Там
– время медленно текло
Средь
одиночных, буйных камер.
Сложивши
руки, без борьбы,
Судьбы
я ожидал развязки.
Безумства
мертвые рабы
Там
мертвые свершали пляски:
В
своих дурацких колпаках,
В
своих ободранных халатах.
Они
кричали в желтый прах,
Они
рыдали на закатах.
Там
вечером, – и нем, и строг –
Вставал
над крышами пустыми
Коралловый,
кровавый рог
В
лазуревом, но душном дыме.
И
как повеяло весной,
Я
убежал из душных камер;
Упился
юною луной;
И
средь полей блаженно замер;
Мне
проблистала бледность дня;
Пушистой
вербой кто-то двигал;
Но
вихрь танцующий меня
Обсыпал
тучей льдяных игол.
Мне
крова душного не жаль.
Не
укрываю головы я.
Смеюсь
– засматриваюсь вдаль:
Затеплил
свечи восковые,
Склоняясь
в отсыревший мох;
Кидается
на грудь, на плечи –
Чертополох,
чертополох:
Кусается,
– и гасит свечи.
И
вот свеча моя, свеча,
Упала
– в слякоти дымится;
С
чела, с кровавого плеча
Кровавая
струя струится.
Лежу...
Засыпан в забытье
И
тающим, и нежным снегом,
Слетающим
– на грудь ко мне,
К
чуть прозябающим побегам.
04-06. Москва