На
дачной скрипучей веранде
Весь
вечер царит оживленье.
К
глазастой художнице Ванде
Случайно
сползлись в воскресенье
Провизор, курсистка, певица,
Писатель, дантист и девица.
«Хотите
вина иль печенья?»
Спросила
писателя Ванда,
Подумав
в жестоком смущенье:
«Налезла
огромная банда!
Пожалуй, на столько баранов
Не хватит ножей и стаканов».
Курсистка
упорно жевала.
Косясь
на остатки от торта,
Решила
спокойно и вяло:
«Буржуйка
последнего сорта».
Девица с азартом макаки
Смотрела писателю в баки.
Писатель,
за дверью на полке
Не
видя своих сочинений,
Подумал
привычно и колко:
«Отсталость!»
И стал в отдаленье,
Засунувши гордые руки
В трикóвые стильные брюки.
Провизор,
влюбленный и потный,
Исследовал
шею хозяйки,
Мечтая
в истоме дремотной:
«Ей-богу!
Совсем как из лайки...
О, если б немножко потрогать!»
И вилкою чистил свой ноготь.
Певица
пускала рулады
Все реже,
и реже, и реже.
Потом,
покраснев от досады,
Замолкла:
«Не просят! Невежи...
Мещане без вкуса и чувства!
Для них ли святое искусство?»
Наелись.
Спустились с веранды
К
измученной пыльной сирени.
В
глазах умирающей Ванды
Любезность,
тоска и презренье –
«Свести их к пруду иль в беседку?
Спустить ли с веревки Валетку?»
Уселись
под старой сосною.
Писатель
сказал: «Как в романе...»
Девица
вильнула спиною,
Провизор
порылся в кармане
И чиркнул над кислой певичкой
Бенгальскою красною спичкой.
<1910>