Желтых
лыж шипящий бег,
Оснеженных
елей лапы,
Белый-белый-белый
снег,
Камни
– старые растяпы,
Воздух
пьяный,
Ширь
поляны...
Тишина!
Бодрый
лес мой, добрый лес
Разбросался,
запушился
До
опаловых небес.
Ни
бугров, ни мху, ни пней –
Только
сизый сон теней,
Только
дров ряды немые,
Только
ворон на сосне...
Успокоенную
боль
Занесло
глухим раздумьем.
Все
обычное – как роль
Резонерства
и безумья...
Снег
кружится,
Лес
дымится.
В
оба, в оба! –
Чуть
не въехал в мерзлый ельник!
Вон
лохматый можжевельник
Дерзко
вылез из сугроба,
След
саней свернул на мызу...
Ели
встряхивают ризу.
Руки
ниже,
Лыжи
ближе,
Бей
бамбуковою палкой
О
хрустящий юный снег!
Ах,
быть может, Петербурга
На
земле не существует?
Может
быть, есть только лыжи,
Лес,
запудренные дали,
Десять
градусов, беспечность
И
сосульки на усах?
Может
быть, там, за чертою
Дымно-праздничных
деревьев,
Нет
гогочущих кретинов,
Громких
слов и наглых жестов,
Изменяющих
красавиц,
Плоско-стертых
серых Лишних,
Патриотов
и шпионов,
Терпеливо
робких стонов,
Бледных
дней и мелочей?..
На
ольхе, вблизи дорожки,
Чуть
качаются сережки,
Истомленные
зимой.
Желтовато-розоватый
Побежал
залив заката –
Снег
синей,
Тень
темней...
Отчего
глазам больней?
Лес и
небо ль загрустили,
Уходя
в ночную даль, –
Я ли
в них неосторожно
Перелил
свою печаль?
Тише,
тише, снег хрустящий,
Темный,
жуткий, старый снег...
Ах,
зовет гудящий гонг:
«Диги-донг!»
–
К
пансионскому обеду...
Снова
буду молча кушать,
Отчужденный,
как удод,
И
привычно-тупо слушать,
Как
сосед кричит соседу,
Что
Исакий каждый год
Опускается
все ниже...
Тише,
снег мой, тише, лыжи!
<1911>
Саша Черный. ИНЫЕ СТРУНЫ (Сб. САТИРЫ И ЛИРИКА)