На заре
отправляюсь в Булонский мой лес, –
Он подчас
заменяет Таити...
Над прудом чуть
дымится жемчужный навес.
В этот час вы, я
думаю, спите?
Выгнув шею в
большое французское S,
Черный лебедь
торопит: «Дай булки!»
Я крошу ему
булку. А с лона небес
Солнце брызжет
во все закоулки.
* * *
Если кто-нибудь
скажет (болтун-следопыт!),
Что встаю я
обычно в двенадцать, –
Это грубая
сплетня, и в частный мой быт
Попросил бы его
не вторгаться...
Стадо ланей
бесшумным движеньем копыт
Топчет плющ у
песчаного яра.
Зацветает
рябина. Ворона кричит.
На скамейке
целуется пара.
* * *
Под мостами у
Сены часами торчу.
Рыболовы,
смиренные тени,
Приковавши глаза
к камышинке-бичу,
Ждут добычи,
расставив колени.
Целый день я,
волнуясь, смотрю и молчу...
В мутных
струйках полощутся шпильки,
Но никто,
вырывая бечевку к плечу,
Не поймал даже
крошечной кильки.
* * *
Дома тоже немало
забавных минут:
Кот заходит с
визитом в окошко,
Впрочем, кот
этот – наглый отъявленный плут,
Оказался
впоследствии кошкой.
У меня на
диване, смутив мой уют,
Разродился он в
прошлое лето...
Кот иль кошка,
другие пускай разберут, –
Но зачем же
рожать у поэта?!..
* * *
Иногда у
консьержки беру на прокат
Симпатичного
куцего фокса.
Я назвал его
«Микки», и он мой собрат –
Пишет повести и
парадоксы.
Он тактичен и
вежлив от носа до пят,
Никогда не
ворчит и не лает.
Лишь когда на
мандоле я славлю закат, –
«Перестань!» –
он меня умоляет.
* * *
Три младенца
игру завели у крыльца:
Два ажана
поймали воришку...
Вор сосновым
кинжалом пронзил им сердца,
А ажаны его за
манишку...
Наигрались – к
окну. Три румяных лица.
Друг на друга
глазеем лукаво.
Мандарин,
апельсин и кусок леденца, –
До моста долетит
моя слава!
* * *
Прибежит,
запыхавшись, бродячий сосед.
В лапе хлеб,
словно жезл Аарона.
Отгрызет, –
постучит каблуком о паркет,
Словит моль и
раздавит влюбленно.
– «До свиданья!
Бегу. Проморгаю обед...»
Отгрызет и
галопом за двери.
Под окном – для
чего посмотрел я ей вслед? –
Проплыла
крутобокая пери...
* * *
Если очень уж
скучно, берусь за пилу,
Надеваю передник
французский,
И дубовые
планки, склонившись к столу,
Нарезаю полоскою
узкой...
Меланхолик!
Встань твердой стопой на полу,
Мастери
жизнерадостно рамы:
Это средство
разгонит душевную мглу
У любого мужчины
и дамы.
* * *
А работа? О ней
мы пока помолчим.
Занавеску
задернем потуже...
Над весенним
платаном опаловый дым,
Воробей
кувыркается в луже,
В облаках
выплывает сверкающий Рим, –
Никакой не хочу
я «работы»...
Ни в журнал, ни
в газеты, бездельем храним,
Ни строки не
пошлю до субботы.
1926,
март
Париж