В огромном
городе так трудно разыскать
Клочок романтики
– глазам усталым отдых:
У мутной Сены,
Вдоль стены
щербатой,
Где мост
последней аркою круглится, –
Навес, скамья и
стол.
Старик с лицом
поэта,
Склонившись к
пуделю, стрижет бугром руно.
Так благородно-плавны
жесты рук.
Так благостны
глаза,
Что кажется: а
не нашел ли он
Призвание,
чудеснейшее в мире?
И пес, подлец,
доволен, –
Сам подставляет
бок,
Завел зрачок и
кисточкою машет...
В жару кудлатым
лешим
Слоняться
нелегко,
И быть красавцем
– лестно, –
Он умница, он
это понимает.
Готово!
Клиент, как
встрепанный, вскочил и наземь.
Ты, лев собачий!
Хитрый Дон-Жуан
С седою
эспаньолкою на морде...
Сквозь рубчатую
шерсть чуть розовеет кожа,
Над шеей муфта
пышною волной, –
Хозяин пуделя
любовно оглядел
И, словно
заколдованного принца,
Уводит на
цепочке.
С балкона кошка
щурится с презреньем...
А парикмахер
положил на стол
Болонку старую,
собачью полудеву,
Распластанную
гусеницу в лохмах...
Сверкнули
ножницы, рокочет в Сене вал,
В очках смеется
солнце.
Пришла жена с
эмалевым судком,
Увядшая и тихая
подруга.
Смахнула шерсть
с собачьего стола,
Газету
распластала...
Три тона
расцветили мглу навеса:
Бледно-зеленый,
алый и янтарный –
Салат, томаты,
хлеб.
Друг другу
старики передают
С изысканностью
чинной
То нож, то
соль...
Молчат, – давно
наговорились.
И только кроткие
глаза,
Не отрываясь,
смотрят вдаль
На облака –
седые корабли,
Плывущие над
грязными домами:
Из люков голубых
Сквозь клочья
пара
Их прошлое,
волнуясь, выплывает.
Я прохожий,
Смотрю на них с
зеленого откоса
Сквозь переплет
бурьяна
И тоже
вспоминаю:
Там, у себя на
родине, когда-то
Читал о них я в
повести старинной, –
Их
«старосветскими помещиками» звали...
Пускай не их –
других, но символ тот же,
И те же выцветшие,
добрые глаза,
И та же ясная
внимательность друг к другу, –
Два старых
сердца, спаянных навеки.
Как этот старый
человек,
С таким лицом,
значительным и тонким,
Стал стричь
собак?
Или в огромной
жизни
Занятия другого
не нашлось?
Или рулетка злая
Подсовывает нам
то тот, то этот жребий,
О вкусах наших
вовсе не справляясь?
Не знаю...
Но горечи в
глазах у старика
Я, соглядатай
тайный, не приметил...
Быть может, в
древности он был бы мудрецом,
В углу на
площади сидел, лохматый, в бочке
И говорил глупцам-прохожим
правду
За горсть
бобов...
Но современность
зла:
Свободных бочек
нет,
Сограждане идут
своей дорогой,
Бобы подорожали,
–
Псы обрастают
шерстью,
И надо же
кому-нибудь их стричь.
Вот – пообедали.
Стол пуст, свободны руки.
Подходит девушка
с китайским вурдалаком,
И надо с ней
договориться толком,
Как тварь
любимую по моде окорнать...
1930