Как-то
трое изловили
На
дороге одного
И жестоко
колотили,
Беззащитного,
его.
С
переломанною грудью
И с
разбитой головой
Он
сказал им: «Люди, люди,
Что
вы сделали со мной?
Не
страшны ни Бог, ни черти,
Но
клянусь, в мой смертный час,
Притаясь
за дверью смерти,
Сторожить
я буду вас.
Что
я сделаю, о Боже,
С
тем, кто в эту дверь вошёл!..»
И
закинулся прохожий,
Захрипел
и отошёл.
Через
год один разбойник
Умер,
и дивился поп,
Почему
это покойник
Всё
никак не входит в гроб.
Весь
изогнут, весь скорючен,
На
лице тоска и страх,
Оловянный
взор измучен,
Капли
пота на висках.
Два
других бледнее стали
Стиранного
полотна:
Видно,
много есть печали
В
царстве неземного сна.
Протекло
четыре года,
Умер
наконец второй,
Ах,
не видела природа
Дикой
мерзости такой!
Мёртвый
дико выл и хрипло,
Ползал
по полу, дрожа,
На
лицо его налипла
Мутной
сукровицы ржа.
Уж
и кости обнажались,
Смрад
стоял – не подступить,
Всё
он выл, и не решались
Гроб
его заколотить.
Третий,
чувствуя тревогу
Нестерпимую,
дрожит
И
идёт молиться Богу
В
отдалённый тихий скит.
Он
года́ хранит молчанье
И
не ест по сорок дней,
Исполняя
обещанье,
Спит
на ложе из камней.
Так
он умер, нетревожим;
Но
никто не смел сказать,
Что
пред этим чистым ложем
Довелось
ему видать.
Все
бледнели и крестились,
Повторяли:
«Горе нам!» –
И в
испуге расходились
По трущобам
и горам.
И
вокруг скита пустого
Тёрн
поднялся и волчцы…
Не
творите дела злого –
Мстят
жестоко мертвецы.
<май – июнь 1918 года>