1
Спокойная зеленая трава,
Вершины скал, шатры небес,
лиловы.
Такие ткани часто носят
вдовы.
А в небосини тихие
слова.
Неслышные, лишь видные
едва,
В ней тучки, млея, рвут
свои покровы.
Издревле их сплетенья
вечно новы,
Лишь сказкой их любовь
стеблей жива.
Клочок к клочку, белея,
жмется плотно,
Уже не рвут они сквозную
ткань,
А изменяясь ткут свои
полотна.
Лавинный ход, снега, и
бой, и брань.
Огонь к огню стремится
безотчетно.
Душа спала. Гроза
грохочет. Встань.
2
Сквозь буквы молний,
долу с выси дань,
Скользит псалом, он
обернется громом.
Два разных рденья стали
водоемом,
И звук дождя – как голос
древних нянь.
Усни. Проснись. Забудь.
Не видь. Но глянь.
Седые Мойры грезят по
изломам.
В ненайденном
блаженство, лишь в искомом.
Хоти. Цвети. Но, раз
расцвел, увянь.
Все тот же звук, сквозь
пряжу дней, доныне.
Седые Мойры, здесь я
слышу вас,
Вдыхая вздохом крепкий
дух полыни.
Вся радуга – в тончайшей
паутине.
Свет звездный жив, когда
в поблекший час
Шар Солнца потонул в
морской пустыне.
3
За краткий миг сердечной
благостыни
Приму, приму тягучие часы.
И верный пахарь черной
полосы,
Молельник и слуга лесной
святыни.
Мне сладко знать, что
глуби неба сини,
Что рожь моя исполнена
красы,
Что для моих коней
взойдут овсы,
Что золото есть в горной
сердцевине.
Снует челнок, прядя
мечту к мечте,
Да маревом заполнятся
пустоты,
Когда меня вопросит
Голос: «Кто ты?» –
Я пропою на роковой
черте:
«Я сумрак тучки, полной
позолоты,
Цветок, чья жизнь –
кажденье Красоте».