Каждый рождается
дважды. Не я ли
В духе родился на
стыке веков?
В год изначальный
двадцатого века
Начал
головокружительный бег.
Мудрой судьбою
закинутый в сердце
Азии, я ли не испытал
В двадцать три года
всю гордость изгнанья
В рыжих песках
туркестанских пустынь?
В жизни на этой
магической грани
Каждый впервые себя
сознает
Завоевателем древних
империй
И заклинателем будущих
царств.
Я проходил по тропам
Тамерлана,
Отягощенный добычей
веков,
В жизнь унося миллионы
сокровищ
В памяти, в сердце, в
ушах и в глазах.
Солнце гудело, как
шмель, упоенный
Зноем, цветами и
запахом трав,
Век разметал в
триумфальных закатах
Рдяные перья и веера.
Ширились оплеча жадные
крылья,
И от пространств
пламенели ступни,
Были подтянуты чресла
и вздуты
Ветром апостольские
паруса.
Дух мой отчаливал в
желтых закатах
На засмоленной
рыбацкой ладье –
С Павлом – от
пристаней Антиохии,
Из Монсеррата – с
Лайолою в Рим.
Алые птицы летели на
запад,
Шли караваны,
клубились пески,
Звали на завоевание
мира
Синие дали и свертки
путей.
Взглядом я мерил с
престолов Памира
Поприща западной
тесной земли,
Где в утаенных портах
Средиземья,
На берегах
атлантических рек
Нагромоздили арийские
расы
Улья осиных
разбойничьих гнезд.
Как я любил этот
кактус Европы
На окоеме Азийских
пустынь –
Эту кипящую магму
народов
Под неустойчивой
скорлупой,
Это огромное
содроганье
Жизни, заклепанной в
недрах машин,
Эти высокие камни
соборов,
Этот горячечный бред
мостовых,
Варварский мир
современной культуры,
Сосредоточившей
жадность и ум,
Волю и веру в
безвыходном беге
И в напряженности
скоростей.
Я со ступеней
тысячелетий,
С этих высот
незапамятных царств,
Видел воочью всю
юность Европы,
Всю непочатую ярь ее
сил.
Здесь, у истоков
Арийского мира,
Я, преклонившись,
ощупал рукой
Наши утробные корни и
связи,
Вросшие в самые недра
земли.
Я ощутил на ладони
биенье
И напряженье артерий и
вен –
Неперекушенную
пуповину
Древней Праматери рас
и богов.
Я возвращался, чтоб
взять и усвоить,
Все перечувствовать,
все пережить,
Чтобы связать
половодное устье
С чистым истоком
Азийских высот.
С чем мне сравнить
ликованье полета
Из Самарканда на запад
– в Париж?
Взгляд Галилея на
кольца Сатурна...
Знамя Писарро над
сонмами вод...
Было... все было...
так полно, так много,
Больше, чем сердце
может вместить:
И золотые ковчеги
религий,
И сумасшедшие тромбы
идей...
Хмель городов, динамит
библиотек,
Книг и музеев
отстоенный яд.
Радость ракеты
рассыпаться в искры,
Воля бетона застыть,
как базальт.
Все упоение ритма и
слова,
Весь Апокалипсис туч и
зарниц,
Пламя горячки и трепет
озноба
От надвигающихся
катастроф.
Я был свидетелем
сдвигов сознанья,
Геологических оползней
душ
И лихорадочной
перестройки
Космоса в «двадцать
вторых степенях».
И над широкой
излучиной Рейна
Сполохов первых
пожарищ войны
На ступенях Иоаннова
Зданья
И на сферических
куполах.
Тот, кто не пережил
годы затишья
Перед началом великой
войны,
Тот никогда не узнает
свободы
Мудрых скитаний по
древней земле.
В годы, когда
расточала Европа
Золото внуков и кровь
сыновей
На роковых перепутьях
Шампани,
В польских болотах и в
прусских песках,
Верный латинскому духу
и строю,
Сводам Сорбонны и
умным садам,
Я ни германского дуба
не предал,
Кельтской омеле не
изменил.
Я прозревал не разрыв,
а слиянье
В этой звериной грызне
государств,
Смутную волю к
последнему сплаву
Отъединенных историей
рас.
Но посреди ратоборства
народов
Властно окликнут с
Востока, я был
Брошен в плавильные
горны России
И в сумасшествие
Мартобря.
Здесь, в тесноте, на
дне преисподней,
Я пережил испытанье
огнем:
Страшный черед
всероссийских ордалий,
Новым тавром
заклеймивших наш дух.
Видел позорное
самоубийство
Трона, династии, срам
алтарей,
Славу «Какангелия» от
Маркса,
Новой враждой
разделившего мир.
В шквалах убийств, в
исступленьи усобиц
Я охранял всеединство
любви,
Я заклинал твои
судьбы, Россия,
С углем на сердце, с
кляпом во рту.
Даже в подвалах
двадцатого года,
Даже средь смрада
голодных жилищ
Я бы не отдал всей
жизни за веру
Этих пронзительно
зорких минут.
Но... я утратил тебя,
моя юность,
На перепутьях и
росстанях Понта,
В зимних норд-остах, в
тоске Сивашей...
Из напряженного
стержня столетья
Ныне я кинут во
внешнюю хлябь,
Где только ветер,
пустыня и море
И под ногой содроганье
земли...
Свист урагана и топот
галопа
Эхом еще отдается в
ушах,
Стремя у стремени
четверть пробега,
Век – мой ровесник, мы
вместе прошли.
16 декабря 1927
Коктебель
В дни землетрясения