Могилы вольности Каргéбиль
и Гуниб
Были соразделителями со
мной единых зрелищ,
И, за столом
присутствуя, они б
Мне не воскликнули б:
«Что, что, товарищ, мелешь?»
Боец, боровшийся, не
поборов чуму,
Пал около дороги
круторогий бык,
Чтобы не вопрошающих –
к чему? –
Узнать дух с радостью
владык.
Когда наших коней то
бег, то рысь вспугнули их,
Пару рассеянно-гордых
орлов,
Ветер, неосязуемый для
нас и тих,
Вздымал их царственно
на гордый лов.
Вселенной повинуяся
указу,
Вздымался гор ряд
долгий.
Я путешествовал по
Кавказу
И думал о далекой
Волге.
Конь, закинув резво
шею,
Скакал по легкой
складке бездны,
С ужасом в борьбе
невольной хорошея.
Я думал, что заниматься
числами над бездной полезно.
Невольно числа я
слагал,
Как бы возвратясь ко
дням творенья.
И вычислял, когда
последний галл
Умрет, не получив
удовлетворенья.
Далёко в пропасти шумит
река,
К ней бело-красные
просыпались мелá.
Я думал о природе, что
дика
И страшной прелестью
мила.
Я думал о России,
которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один
божественно-звучащий стих.
И в это время воздух
освободился от цепей
И смолк, погас и стих.
И вдруг на веселой
площадке,
Которая на городскую
торговку цветами похожа,
Зная, как городские
люди к цвету падки,
Весело предлагала цвет
свой прохожим, –
Увидел я камень, камню
подобный, под коим пророк
Похоронен, –
скошен он над плитой и увенчан чалмой.
И мощи старинной
раковины, – изогнуты в козлиный рог,
На камне выступали;
казалось, образ бога –
камень увенчал мой.
Среди гольцов, на
одинокой поляне,
Где дикий жертвенник
дикому богу готов,
Я как бы присутствовал
на моляне
Священному камню
священных цветов.
Свершался предо мной
таинственный обряд.
Склоняли голову цветы,
Закат был пламенем
объят,
С раздумьем вечером
свиты…
Какой, какой
тысячекост,
Грознокрылат,
полуморской,
Над морем островом подъемлет
хвост,
Полунеземной объят
тоской?
Тогда живая и
быстроглазая ракушка была его свидетель,
Ныне уже умерший, но,
как и раньше зоркий, камень.
Цветы обступили его,
как учителя дети,
Его – взиравшего
веками.
И ныне он, как с
новгородичами, беседует о водяном
И, как Садко, берет на
руки ветхогусли, –
Теперь, когда Кавказом,
моря ощеренным дном,
В нем жизни сны давно
потускли.
Так, среди «Записок
Кушетки» и «Нежный Иосиф»,
«Подвиги Александра»
ваяете чудесными руками, –
Как среди цветов
колосьев –
С рогом чудесным виден
камень.
То было более чем
случай:
Цветы молилися,
казалось, перед времен
давно прошедших слом
О доле нежной, о доле
лучшей:
Луга топтались их
ослом.
Здесь лег войною меч
Искандров,
Здесь юноша загнал
народы в медь,
Здесь истребил
победителя леса ндрав
И уловил народы в сеть.
16 сентября 1909