Народ поднял верховный
жезел,
Как государь, идет по
улицам.
Народ восстал, как
раньше грезил.
Дворец, как Цезарь
раненый, сутулится.
В мой царский плащ
окутанный широко,
Я падаю по мраморным ступеням,
Но клич «Свободе не
изменим!»
Пронесся до
Владивостока.
Свободы песни, снова вас
поют!
От песен пороха народ
зажегся.
В кумир свободы люди
перельют
Тот поезд бегства, тот,
где я отрекся.
Крылатый дух вечернего
собора
Чугунный взгляд косит на
пулеметы.
Но ярость бранного
позора –
Ты жрица, рвущая тенёта.
Что сделал я? Народной
крови темных снегирей
Я бросил около пылающих
знамен,
Подругу одевая, как
Гирей,
В сноп уменьшительных
имен.
Проклятья дни! Ужасных
мук ужасный стон.
А здесь – о, ржавчина и
цвель! –
Мне в каждом зипуне
мерещится Дантон,
За каждым деревом –
Кромвель.
10 марта 1917