В зареве кладбищ,
заводских гудках,
Ревевших всю ночь,
Искали Господа смерти.
«Верую» пели пушки и
площади.
Хлещет извозчик коня
– Гроб поперек его
дрог.
Господь мостовой
большими глазами
Вчерашнею кровью
написан.
Глядит с мостовой.
Образ восстанья камнями
булыжными
Явлен народу среди
тополей.
На самовар его
Не расколешь.
Утро, толпы. Люди идут
Подымать крышки
суровых гробов,
Узнавая знакомых.
– Мамо! скажи!
Чи это страшный суд?
– Нет, это
сломалась гребенка у деточки,
И запутались волосы.
Кладбищем денег
Выстрелов веник
Улицы мел.
В мать сырую землю
заступ стучит.
Дикий священник,
В кудрях свинцовых,
Сел на свинцовый ковер.
Ветер дел
Дул в дол
Голода дел,
Ветер свинцовый.
Это смех смерти
воистину.
Пел пуль пол.
Пуля цыганкой у табора
Пляшет и скачет у ног.
Как два ружейные ствола,
Глаза того, кто пел:
«До основанья, а затем».
Как сжатая обойма –
рука.
<1919>, 1921