Море пело «Вечную
память»
Тухлым собакам, мертвым
сомам.
В берег морской волны
бились и бились.
Собакам, провидцам,
пророкам
Морем шумящим предложен
обед.
Накрыт скатертью стол.
Одна за другою катилась
волна,
Бежали валы на берег
пологий.
Мертвый кутум с белой
дырой вместо глаза
В крупной сухой чешуе,
белый от зноя
Лежал близ меня.
Около грелся костер
рыбака,
Бродяг приглашая испечь
на костре
Мертвую сельдь из
песчаных богатств
И мешочки икры палой
рыбы.
Собакам, провидцам,
всем
Был морем покрыт
широкою
Скатертью стол.
Ныряла и падала взад и
вперед черепаха.
Голоногие жены мыли
белье дальних семей,
Стирали белье, сплошь
берег усеяв
Циновками жирных мужей.
Священное море давало
белью отпущенье в грехах.
Мальчик кричал мне:
«Урус…
Русский дервиш…
Гуль-мулла…»
Я соглашался, лежал на
песке. Мне все равно.
Голоногие жены в белом
и мокром белье,
Согнувшись, стояли над
морем.
Море священною влагой
Давало белью отпущенье
в грехах.
Был берег, как исповедь
и исповедальня.
Море, великий безбожник,
Тухлою рыбой швыряло
В солнечный образ,
дрожащий по волнам.
И в бороде его длинных
лучей
Качался тухлый судак.
Чудак! мог бы поленом
войти
В мыслящую печь
человека
И зажечь его ум новыми
мыслями,
Новым разумом мысли.
Видишь, –
голодный, согнулся и бродит.
Печка живая без дров
ходит по берегу.
1921