С утробой медною
Верблюд,
Тебя ваял потомок
Чингисхана.
В пустынях белых, с
шелестом сухих бумаг,
Письменного стола
Колючей мысли вьюк
несешь
(Кузнец случайно ли
забыл дать удила?)
Туда, где звон
чернильных струй,
На берега озер
черниловодных,
Под деревом времен
Батыя, копной его ветвей,
Нависших на глаза, на
лоб писателя,
Семьей птенцов гнезда
волос писателя,
Кто древней Галилее
Дал грани большаков и
угол.
Проносишь равенство,
как вьюк,
Несешься вскачь,
остановивши время
Над самой пропастью
письменного стола
(Где страшно
заглянуть),
Чтоб звон чернильных
струй,
Чей водопровод –
Дыхание песчаных вьюг,
Дал равенство костру
И умному огню в глазах
Холодного отца
чернильных рек,
Откуда те бежали
спешным стадом,
И пламени зеркальному
чтеца,
Чей разум почерк
напевал,
Как медную пластинку
губ Шаляпина –
Толпою управлявший
голос.
Ты, мясо медное с сухою
кожей
В узорном чучеле
веселых жен,
По скатерти стола
задумчивый прохожий,
Ты тенью странной
окружен.
В переселеньи душ ты
был,
Быть может, раньше нож.
Теперь неси в сердцах
песчаных
Из мысли нож.
Люди открытий,
Люди отплытий,
Режьте в Реште
Нити событий!
Летевший
Древний германский
орел,
Утративший Ха,
Ищет его
В украинском «разве»,
В колосе ржи.
Шагай
Через пустыню Азии,
Где блещет призрак Аза,
Звоном зовет сухие
рассудки.
5 июня 1921
Решт