Вчера я молвил: «гулля!
гулля!»
И войны прилетели и
клевали
Из рук моих зерно.
И надо мной склонился
дедерь,
Обвитый перьями гробов,
И с мышеловкою у бедер
И с мышью судеб у
зубов.
Крива извилистая трость
И злы седеющие зины.
Но белая, как лебедь,
кость
Глазами зетит из
корзины.
Я молвил: «Горе!
Мышелов!
Зачем судьбу устами
держишь?»
Но он ответил:
«Судьболов
Я и мерой чисел
ломодержец».
И мавы в битвенных
одеждах,
Чьи руки кожи лишены,
И с пляской конницы на
веждах
Проходят с именем жены.
Кружась шуршащею
жемжуркой,
Оне кричали: «веле!
веле!» –
И, к солнцу прилепив
окурок,
Оне, как призраки,
летели.
Но я червонною сорочкой
Гордился, стиснув
удила.
Война в сорочке родила.
Мой мертвый взор
чернеет точкой.
1917