Где море бьется диким
неуком,
Ломая разума дела,
Ему рыдать и грезить
не о ком,
Оно, чужие удила
Соленой пеной
покрывая,
Грызет узду людей
езды,
Ломает умные труды.
Так девушка времен
Мамая,
Свои глаза большой
воды
С укором к небу
подымая,
Вдруг спросит нараспев
отца,
Зачем изволит
гневаться?
Ужель она тому
причина,
Что меч жестокий в
ножны сýет,
А гневная морщина
Его лицо сурово
полосует?
Лик пересекши пополам,
Согнав улыбку точно
хлам.
Пусть голос прочь
бежит, хоть нет у гласа ног,
Но разум – громкой
ссоры пасынок.
И не виновна русская
красавица,
Когда татарину
понравится,
Когда с отвагой боевой
Звенит об месяц
тетивой.
«Ты знаешь, как силен
татарин,
Могучий вырванным
копьем!
Во ржи мы спрятались,
а после прибежали,
Сокрыты спеющим
жнивьем.
И темно-синие цветы
Шептали нам то «вы»,
то «ты».
И смотрит точно
Богородица,
Как написал ее
пустынник,
Когда свеча над воском
тает
И одуванчик зацветает
В ее глазах нездешне
синих.
И гнев сурового
растает,
И морщины глубокие
расходятся,
И вновь морские облака
Дорогой служат
голубка.
И девушкой татарского полона
Смотрело море во время
óно.
1921, 1922