Выступы замок простер
В синюю неба пустыню.
Холодный востока костер
Утра встречает богиню.
И тогда-то
Звон раздался от подков.
Бел, как хата,
Месяц ясных облаков
Лаву видит седоков.
И один из них широко
Ношей белою сверкнул,
И в его ночное око
Сам таинственный разгул
Выше мела белых скул
Заглянул.
«Не святые, не святоши,
В поздний час несемся
мы,
Так зачем чураться ноши
В час царицы ночи –
тьмы!».
Уж по твердой мостовой
Идут взмыленные кони.
И опять взмахнул живой
Ношей мчащийся погони.
И кони устало зевают,
замучены,
Шатаются конские стати.
Усы золотые закручены
Вождя веселящейся знати.
И, вящей породе
поспешная дань,
Ворота раскрылися
настежь.
«Раскройся, раскройся,
широкая ткань,
Находку прекрасную
застишь.
В руках моих дремлет
прекрасная лань!».
И, преодолевая странный
страх,
По пространной взбегает
он лестнице
И прячет лицо в волосах
Молчащей кудесницы.
«В холодном сумраке
покоя,
Где окружили стол
скамьи,
Веселье встречу я какое
В разгуле витязей
семьи?»
И те отвечали с
весельем:
«Правду промолвил и
дело.
Дружен урод с
подземельем,
И любит высоты небесное
тело». –
«Короткие четверть часа
Буду вверху и наедине.
Узнаю, ли льнут ее
волоса
К моей молодой седине».
И те засмеялися дружно.
Качаются старою стрелкой
часы.
Но страх вдруг приходит.
Но все же наружно
Те всадники крутят лихие
усы…
Но что это? жалобный
стон и трепещущий говор,
И тела упавшего шум
позже стука.
Весь дрожа, пробегает в
молчании повар
И прочь убегает, не
выронив звука.
И мчатся толпою,
недоброе чуя,
До двери высокой,
дубовой и темной,
И плачет дружинник, ключ
в скважину суя,
Суровый, сердитый,
огромный.
На битву идут они к
женственным чарам,
И дверь отворилась под
тяжким ударом
Со скрипом, как будто
куда-то летя,
Грустящее молит и плачет
дитя.
Но зачем в их руках
заблистали клинки?
Шашек лезвия блещут из
каждой руки.
Как будто заснувший,
лежит общий друг,
И на пол стекают из
крови озера.
А в углу близ стены –
вся упрек и испуг –
Мария Вечора.
<1907>, 1914